Затерянная улица - Страница 26

Назавтра Кюрли снова зашел к ним, заглянул он и на следующий день. Явившись в третий раз, он предложил Марии выйти за него замуж. Мамаша Жозафат сделала все, что могла, чтобы помешать своей приемной дочери ринуться в такую авантюру. Но Мария упорно стояла на своем. В конце концов старухе пришлось дать согласие. Ее немного утешало сознание, что во время долгих плаваний мужа Мария останется с ними. Со свойственной крестьянам хитростью, чтобы и потерять не все и заткнуть соседям рты для злословия, она показала себя великодушной и за свой счет устроила для новобрачных свадебный ужин. Неделю спустя Кюрли отбыл на грузовом пароходе, отправлявшемся в воды Китая.

Опять наступила серая, полная тяжелого труда жизнь. Но Мария была уже не та. Когда ей казалось, что никто не наблюдает за нею, взгляд ее становился мечтательным и полным изумления, как будто невыразимо прекрасное видение вдруг посещало ее! И окружающие часто могли слышать, как она напевает свою незатейливую монотонную песенку из трех нот.

Кюрли целыми месяцами пропадал в далеких краях, а в одно прекрасное утро снова вышагивал по поселку своей раскачивающейся походкой. Располагаясь в доме как хозяин, он переворачивал все вверх дном, напивался, придирался к старикам, бил жену. Мария рабски прислуживала ему — она только и жила его внезапными наездами. И он вновь и вновь возвращался.

Но вот однажды, во время одного из своих кратких пребываний дома, Кюрли дознался, что старики Лепин припрятывают кругленькую сумму. С тех пор кончился покой несчастных людей. Он на каждом шагу преследовал их, угрожал. Старик Лепин зеленел от страха, задыхался от приступов кашля. А мамаша Жозафат, скрестив руки на груди, так крепко сжимала губы, что на ее замкнутом лице выделялась лишь одна тоненькая линия рта.

Нет, никогда этот негодяй не коснется ни одного су их сбережений! Никогда!

Мария, обычно такая покорная, из любви к мужу вмешивалась в его ссоры со стариками. И после отъезда Кюрли в доме воцарялась глухая вражда.

В одно июльское утро, три года спустя после свадьбы Марии Приютской, булочник Дюссо постучался, как обычно в это время, в дверь к старикам Лепин. Ему никто не ответил. Удивленный, он постучал сильнее и приложил ухо к двери. Изнутри не доносилось ни звука. Булочник уже собирался уходить, как вдруг заметил, что дверь не заперта на засов. Недоумевая, он слегка толкнул ее, и она приоткрылась, но не до конца, ей помешало что-то мягкое. Тогда булочник изо всех сил налег на дверь плечом.

Зрелище, представшее его глазам, заставило его содрогнуться от ужаса. Все в доме носило следы дикой борьбы: стол и стулья были опрокинуты, стенные шкафы разворочены. Старик и старуха Лепин были мертвы. И везде, по всем углам кухни, среди разбитой вдребезги посуды, валялись банкноты и монеты. Мамаша Жозафат застыла в дикой позе, прижимая к груди глиняный черепок, это был осколок супника. У печки, покачиваясь из стороны в сторону, сидела Мария Приютская.

Так ее и нашли представители власти, прибывшие на место преступления, судорожно сжимавшей окровавленный топор, с которого по капле еще стекала кровь. Ее подвергли допросу. Нет, ее мужа не было дома. Она уже два месяца не видела его… Должно быть, плавает где-то в Атлантическом океане. Вчера ночью из-за денег вспыхнула ссора, более бурная, чем все предыдущие… Ответы у Марии вырывали с трудом, слово за словом; казалось, ее поразил столбняк. Когда наконец добрались до самого преступления, она, как бы очнувшись, прямо посмотрела допрашивающим в лицо и заявила:

— Кровь бросилась мне в голову, я схватила топор и давай рубить их, рубить!..

Ничего больше от нее нельзя было добиться. Ее отправили в тюрьму в соседний город. Судебный процесс был назначен на первые числа ноября.

Процесс наделал много шуму. Прокурором был назначен метр Галибуа. Молодой, честолюбивый, с хорошо подвешенным языком, метр Галибуа уже стяжал себе славу лучшего специалиста по уголовным делам. На процессе Марии Приютской он впервые выступал в роли прокурора. Он позаботился о прессе. Самые отвратительные подробности убийства излагались местными газетами под огромными заголовками.

Когда в сопровождении двух надзирательниц появилась Мария, зал суда был битком набит. Она похудела. Темные круги под глубоко запавшими глазами придавали ее угрюмому лицу еще более отталкивающий вид, а на ее могучие руки, настоящие руки душительницы, убийцы, невозможно было смотреть без содрогания.

Начался допрос свидетелей — булочника Дюссо, соседа стариков Лепин, портнихи. Адвокат, маленького роста раздражительный человечек, снедаемый житейскими заботами и бравшийся за любые дела, лишь бы прокормить вечно больную жену и семерых неугомонных ребят, явно нервничал и говорил крикливым, пронзительным голосом.

Метр Галибуа был уверен в себе. Никто не сомневался в виновности Марии. Тем не менее свидетельские показания школьной учительницы вызвали некоторое замешательство. Свидетельница, старая дева с бараньим профилем и плоским носом, жила по соседству со стариками Лепин. Она показала, что в вечер убийства сидела у окна своей спальни и предавалась созерцанию ночи, как вдруг какой-то шорох нарушил ее мечтания. Когда она высунулась из окна, ей показалось, к великому ужасу, что чья-то тень отделилась от стены. Пригвожденная страхом к месту, не в силах позвать на помощь, она все же заметила, тень скользнула и исчезла за домом Лепин. Дрожа всем телом, она наглухо закрыла ставни, заперла дверь на засов, ни жива ни мертва улеглась в постель и не шевелилась до утра. Она готова была поручиться, что тень принадлежала мужчине. К сожалению, страдая сильной близорукостью, она не в состоянии дать точного его описания.