Затерянная улица - Страница 54

Но тут он понял, что перед ним заказчик иного рода, с таким ему еще не приходилось сталкиваться. Он сразу же почуял, что наклевывается выгодное дельце — парень был при деньгах и, что самое главное, готов платить наличными.

Вместе они осмотрели остатки сельскохозяйственного инвентаря Баптиста: разбитый распылитель для удобрений и древнюю сажалку.

— Уму непостижимо… — твердил агент. — Ну, просто уму непостижимо, как это старина Лангельер ухитрялся выращивать такой знатный табак с помощью этой дряни — ведь это же куча хлама. Утиль… и гроша ломаного не стоит. Я каждый год здесь проезжаю и всегда навещал его. Славный он был старикан — такой, знаете, добродушный старый канадец, да уж очень темный, знаете ли, — жаль мне его было.

— Дело ясное. Вам было жаль, что вы ничего не могли продать ему.

— Что и говорить… Такая уж у меня работа. Но не в этом дело…

С таинственным видом агент огляделся по сторонам, словно у ростков табака могли оказаться уши. Однако кругом не было ни души. И только вороны, единственные живые существа в этом краю, разгуливали по полям. Воздух, напоенный ароматами оплодотворенной земли, сделался необычайно тяжелым и, словно наркотическое средство, вливал силы в фермеров.

— Мне было его жаль не только из-за этого. Известно ли вам, что здешние жители не любили старика Лангельера?

— Не любили? С чего бы это? Насколько я знаю, он и мухи не обидел.

— Боже упаси!.. Но только вот что я вам скажу… Табак старика Лангельера, тот, что он выращивал, был совсем не такой, как у всех. За двадцать лет мне довелось повидать немало табачных ферм и перепробовать немало всяких сортов табака — и хороших и так себе… Крупный красный, мелкий красный и мелкий голубой, камсток и каннель. Но такого табака, как у старика Лангельера, я ни разу не встречал! — И агент присвистнул, обнажив при этом почерневшие зубы.

— А цена на него была высокая?

— Мой мальчик, зарубите себе на носу — если б старик захотел, он через несколько лет стал бы богачом! Но он не желал менять своих привычек. Он помешался на старом инвентаре. Вы сами, должно быть, видели его резак. Это же было сущим преступлением так кромсать стебли. Разве за испорченный табак можно получить настоящую цену? Но вам-то кое-что он все же оставил… Сознайтесь-ка! Кое-что полезное… — Агент понизил голос до волнующего шепота. — Семена, а?

Они дошли до конца поля. В этом месте склон, поросший кустами дикой малины и тигровыми лилиями, круто сбегал вниз, к самой реке.

— Если вы хотите сколотить деньжат, я имею в виду солидную сумму, вам необходимо обзавестись добротным инвентарем. Да вы это сами знаете не хуже меня. Ведь вы же из города… Солидным предприятиям — вот кому достаемся самый лучший инвентарь и самые новые станки! Разве не так? И сколько бы они ни стоили, вы на этом только выиграете, потому что они сами себя окупят…

Агент вкратце перечислил Альберту все, что ему требовалось из современного инвентаря. Условия были сходными: сто долларов наличными, остальные — позднее.

Сеянцы росли вдоль стены. Обзаведясь необходимым инвентарем, Альберт сделал теплицу. Здесь, под лучами теплого весеннего солнца, он в течение нескольких недель чувствовал себя счастливым, обновленным, словно первые побеги проклюнувшихся сеянцев. Как зачарованный следил он за их ростом, за появлением крошечных зеленых побегов, и ему казалось чудом, что наступит время, когда на них вырастут листья, настоящие листья, шириною в щедрую ладонь.

Иногда, проходя деловой походкой по склону холма мимо темнеющих елей, он поднимал голову и, завидев на горизонте огромное черное облако, стремглав бросался к своей теплице. Приподняв раму, он впускал к сеянцам свежий воздух, боясь, как бы они не задохнулись перед грозой.

Он по-прежнему оставался городским парнем и некоторых явлений природы так и не мог постичь. Больше всего его удивляла изменчивость погоды с ее капризами — то благотворными, то опасными; упорство сорняков; грозы с раскатами грома, которые заглушали рев ветра; град, чей отрывистый стук он возненавидел, так как скоро убедился, что из-за него может погибнуть весь урожай. Удивляли Альберта и бескрайние поля, среди которых его тень занимала ничтожно малое пространство, несмотря на то, что заходящее солнце удлиняло ее и превращало в черного гиганта, растянувшегося на земле.

Как все городские жители, он привык поздно вставать. Теперь же к шести часам он бывал на ногах. Каждый раз, проснувшись чуть свет, он чувствовал себя героем — независимым, бодрым и сильным, способным «встать и идти». Однако он всегда поражался, видя, что его соседи уже работают в тусклом свете начинающегося утра.

Около девяти часов приходила Батч. Альберта тяготило одиночество, и он с нетерпением ждал ее появления. Как только она входила в дом, он бросал работу и шел к ней.

— Эй, Мари, ты не видела тут мою лопату?

Она вздрагивала, услышав незнакомое ей имя, от которого он упорно не хотел отказываться.

— И не говори мне, будто ты опять не знаешь. Да, раз уж ты здесь, я, если хочешь, могу угостить тебя кофе. Ты завтракала?

— Я поела утром…

— Ну ладно. Не пройдет минуты, как я приготовлю тебе горячего кофе.

Ей казалось, что вся его рассеянность проистекала от голода. Но больше всего ее удивляло, что он оказался таким тихоней и никогда не распускал руки. Всякий раз, когда он подходил к ней, она испуганно сжималась в комок, ожидая, что вот сейчас эти руки обнимут ее и тогда ей придется изо всех сил отбиваться от него. Довольно уж она от старика натерпелась! Но нет. На уме у господина Альберта, как она продолжала называть его, к немалому удивлению соседей, было совсем другое. Он даже не всегда окликал ее, чтобы пожелать спокойной ночи, когда по окончании рабочего дня сидел на крыльце, покуривая трубку и забавляясь с собакой. Да, он завел себе собаку. И какую!..