Затерянная улица - Страница 6

Возвратясь с кладбища, госпожа Мило нашла дома письмо. Это было то самое письмо, которое ее муж прождал пять лет. Она убедилась в этом, прежде чем вскрыла конверт. Госпожа Мило взяла письмо в руки и долго разглядывала его. Конверт был грязный, пожелтевший, испещренный диковинными почтовыми штемпелями, с множеством дат. Она различила печати Гонконга, Калькутты, Рио-де-Жанейро, Парижа, Гамбурга. Под всеми этими штемпелями почти невозможно было разобрать адрес. Госпожа Мило долго не вскрывала письма. Не известно, сколько прошло времени, прежде чем она мизинцем надорвала конверт.

Она развернула лист бумаги со штампом министерства. Обливаясь слезами, госпожа Мило прочла вслух то, что там было написано, а потом бессильно упала в кресло, не выпуская письма из рук.

Господина Мило просто-напросто ставили в известность, что непредвиденные обстоятельства заставляют министра изменить свое решение и что он не может предоставить господину Мило место, о котором тот просил. От имени министра референт выражал господину Мило свои искренние сожаления.

...

Лесли Гордон Барнард

Четверо несли ящик

Они выбрались из дремучих джунглей, четыре изможденных существа рода человеческого, и двигались как во сне, как погоняемые надсмотрщиком, чья плеть доводила их до предела человеческих сил. Их бороды были запутаны, кожа изранена, а кровь их день и ночь высасывалась мошкарой.

Они ненавидели друг друга, связанные общим обязательством и заключенные в эти зеленые стены джунглей, тропы которых ведут в ад. Джунгли стали представляться им теперь загробной жизнью. И еще больше ненавидели они, по мере того как шло время, свою ношу, но несли они ее как святой завет своего Повелителя, Повелителя взыскательного.

— Нам нужно донести эту кладь Маркграффа, — говорили они. — Он был хорошим человеком. Мы обещали ему.

О вознаграждении в конце пути они ничего не говорили, но каждый по-своему мечтал об этом.

Они пошли с Маркграффом в этот зеленый ад, потому что он хорошо заплатил им вперед. Теперь он умер, а они живы. Смерть свалила его, внезапная тропическая болезнь прервала его безумную геологическую затею.

Все это было бы понятно им, если б поиск его был связан с золотом. Правда, Маркграфф говорил улыбаясь: «Есть вещи, которые наука ценит дороже золота». Наконец они решили, что Маркграфф потерпел неудачу, так как единственное, что он нашел в джунглях, — это смерть. Но оказалось иначе: ящик, который он просил их донести, был тяжелым. Он сделал его сам, грубо сколотил, но, человек ученый, сумел скрепить его секретом. Он понимал, что обречен.

— Нести будете четверо, не сразу, а по двое, — сказал им Маркграфф.

— Нас как раз четверо, — сказал Берри, студент.

— Придется сменять друг друга, — распорядился Маркграфф. — Адрес написан на крышке. То, что там лежит, станет для вас дороже золота. Если вы доставите это моему другу, профессору Макдональду, живущему на берегу, вы не пожалеете. Могу вас заверить, вы будете вознаграждены. Каждый из вас пообещает мне, что не оставит ящика, пока он не будет благополучно доставлен.

Они обещали, потому что уважали его и потому что он умирал. Только благодаря ему они были все время вместе, хотя не раз в бесконечном однообразии джунглей ссора между ними могла кончиться трагически.

Маркграфф улыбнулся им и умер. Умер он спокойно, он все делал спокойно, этот пожилой ученый, этот человек, который привязал их к себе прочными невидимыми узами. Они хоронили его в сердце джунглей, опустив головы, а Берри вспомнил слова погребения и коротко сказал их. Когда прах был засыпан, джунгли показались им бесконечными, еще более грозными. Каждый из них как бы стал меньше, ощутил страшное одиночество и потерял веру в других, зародилась мысль, что теперь, с уходом Маркграффа, наступит и их черед.

Они представляли собой любопытное сочетание: Берри — студент в очках; Маккреди, повар, — крупный ирландец; Джонсон — опустившийся человек, бездельник, пристроившийся в какой-то приморской гостинице, из которой Маркграфф вытащил его и повел за собой, и Джим Сайкс — моряк, любивший говорить о семье, к которой он никогда не ездил.

У Сайкса был компас и была карта, которую он всегда доставал и изучал, когда они останавливались на отдых. Он водил по ней своим шершавым пальцем и говорил: «Вот куда нам нужно добраться». Это было просто, но только на карте…

Джунгли сгущались вокруг них. Им недоставало Маркграффа, он уже больше не мог подбадривать их своим оптимизмом, который был всегда кстати. Маркграфф умел отыскивать выход даже из самых запутанных ситуаций, только бы двигаться вперед. Поначалу они разговаривали друг с другом, придавая большое значение каждой нотке в голосе… Потом разговоры прекратились, они перешли в сплошное проклятие ноши, которую они несли, пробираясь с ящиком Маркграффа через джунгли… Затем наступило полное безмолвие, даже хуже, чем безмолвие.

В тоске по приморской гостинице, подобно рыбе, брошенной на берег и жаждущей воды, Джонсон вдруг начал думать о возможностях, открывавшихся перед ним и вызывавших соблазн, ведь он буквально держал их в своих руках, то в правой, то в левой. Лицо Маккреди стало угрюмым и мрачным, он то и дело повторял: «Пойду-ка я лучше один. Не буду я двигаться дальше с ними. У меня хватит характера сделать это». И он бросал глубокомысленный, многозначительный взгляд на карту, которую Сайкс, моряк, не выпускал из рук.